Итак, если в первой главе нас интересовало, что такое идеографический словарь и для чего он нужен, во второй мы в самых общих чертах остановились на истории создания идеографических словарей и наметили их типологию, то сейчас мы попытаемся ответить на вопрос, каким нам представляется оптимальный вариант идеографического словаря.
До сих пор исследователи, которые обращались к этой проблеме, ограничивались, как правило, апологией самой идеи расположения слов в зависимости от их смысла в противовес размещению их по алфавиту. Элемент полемичности имплицитно присутствует и в самих идеографических словарях, о которых говорилось выше. Каждый из них создавался как вызов существующей лексикографической традиции. Каждый оказывался своего рода открытием, хотя открытию этому, как мы имели возможность убедиться, по крайней мере, 2000 лет. Основную массу аргументов авторы словарей употребляли не для конструктивного обоснования структуры словаря и характера обработки лексики, а для доказательства того, что идеографические словари имеют право на место под солнцем, что они необходимы и полезны. Именно этому уделяют главное внимание и П. М. Роже, и П. Буассьер, и Ф. Дорнзайф, и X. Касарес. Теперь, как нам кажется, настало время сделать еще один шаг вперед и поставить вопрос об идеографическом словаре, представляющем собой некоторый, до определенной степени достоверный, макет лексической системы языка.
Одно из возможных решений этой проблемы основывается на установленном Ф. де Соссюром противопоставлении языка и речи. Любое слово можно рассматривать или в системе языка, или в речевом потоке. Естественно, отношения, в которые оно при этом вступает, существенно отличаются друг от друга. В первом случае слово есть член лексической парадигмы, а во втором — оно является средоточием определенных сочетаемостных потенций, или, как еще говорят, оно обладает определенной валентностью.
Парадигматические отношения определяют группировку слов безотносительно к их актуализации. В основе парадигматики лежит явление соответствия некоторого набора слов некоторому достаточно широкому понятию и вытекающая отсюда возможность репрезентации понятия в речи одним из этих слов. Так, любое из слов белый, голубой, синий, желтый, зеленый, коричневый, черный, пестрый и т. п. может заместить позицию определения в выражении «рубашка ... цвета». Главной операцией, которую предполагает парадигматическая группировка слов, следует считать операцию выбора подходящей лексико-семантической единицы для выполнения определенного речевого задания. Основой синтагматики являются закономерности нормативной сочетаемости слов в речи. Синтагматические отношения определяют связь слов в пределах одного и того же речевого отрезка. Вот как выглядит эта мысль в формулировке Ф. де Соссюра: «С одной стороны, слова в речи, образуя цепь, вступают между собой в отношения, основанные на линейном характере языка, исключающем возможность произнесения двух элементов сразу... Такие сочетания, опирающиеся на протяженность, могут быть названы синтагмами... С другой стороны, вне процесса речи слова, имеющие между собой что-либо общее, ассоциируются в памяти так, что из них образуются группы, внутри которых обнаруживаются весьма разнообразные отношения»61.
Различение парадигматических и синтагматических отношений между словами находит подтверждение в психологии и, в частности, в учении об ассоциациях. Ассоциации являются одним из основных механизмов памяти. В определенном смысле их можно назвать естественными классификаторами понятийного содержания лексики языка. Представления и понятия, которыми располагает память человека, связаны между собой. Эта связь основана на прошлом опыте человека и, в конечном счете, с большей или меньшей степенью точности воспроизводит объективно существующую зависимость между явлениями реального мира. При определенных условиях оживление одного представления или понятия сопровождается оживлением других, соотносящихся с ним. Это явление получило название ассоциации (термин предложен в XVIII в. Локком). По И. П. Павлову, ассоциация есть не что иное, как временная нервная связь, возникающая при определенных условиях. Со времен Аристотеля различают ассоциации по сходству, контрасту и смежности. Ассоциации по сходству основаны на том, что ассоциируемые явления обладают некоторыми общими чертами. Они представляют собой результат обобщения условной связи, при котором сходные раздражители вызывают сходную реакцию (ср. например, оживление синонимического ряда при актуализации одного из синонимов: горе—несчастье, скорбь, печаль, грусть и т. п.).
Близки к ассоциациям по сходству ассоциации по контрасту, возникновение которых объясняется наличием у явлений противоположных свойств. Физиологическая сущность ассоциации по контрасту состоит во «взаимной индукции нервных процессов, когда сильные раздражители... вызывают вначале сильное возбуждение, а затем последовательное торможение в тех же участках коры мозга. В результате этого в дальнейшем один из контрастных раздражителей может вызвать сразу же вслед за собой то, что вызывалось раньше другим (контрастным с ним) раздражителем»62 (ср. например, явление антонимии: горе—радость, счастье—несчастье и т. д.).
Ассоциации по смежности образуются при близком расположении явлений во времени или в пространстве. В настоящее время указанные три типа ассоциаций относятся к простым или механическим. Наряду с ними выделяют более сложные, смысловые ассоциации. Таковыми являются, в частности, ассоциации, отражающие родовидовые и причинно-следственные отношения между объектами окружающего мира (ср. например, цветок—роза, болезнь—смерть и т. п.).
Поскольку ассоциации отражают некоторые существенные связи между объектами и явлениями реального мира, а следовательно, и между понятиями, законно сделать вывод, что они играют важную роль в строении лексической системы языка. На это указывал еще Н. В. Крушевский: «Всякое слово связано с другими словами узами ассоциации по сходству; это сходство будет не только внешнее, т. е. звуковое или структурное, морфологическое, но и внутреннее, семасиологическое. Или другими словами: всякое слово способно, вследствие особого психического закона, и возбуждать в нашем духе другие слова, с которыми оно сходно, и возбуждаться этими словами... Если, вследствие закона ассоциации по сходству слова должны укладываться в нашем уме в системы или гнезда, то благодаря закону ассоциации по смежности, те же слова должны строиться в ряды. Итак, каждое слово связано двоякого рода узами: бесчисленными связями сходства со своими родичами по звукам, структуре или значению и столь же бесчисленными связями смежности с разными своими спутниками во всевозможных фразах: оно всегда член известных гнезд или систем слов и в то же время член известных рядов слов...»63.
Проводящиеся в последние годы интенсивные исследования в области так называемого ассоциативного эксперимен та убедительно подтвердили правильность высказанных выше мыслей. Д. Д. Дженкинс, вводя понятия парадигматической и синтагматической ассоциаций, иллюстрирует их следующим рассуждением: "Парадигматическая близость между двумя словами зависит от того, до какой степени они могут быть взаимозаменимы в пределах одной и той же речевой модели..., а синтагматическая — сколь часто одно из них следует за другим в речевом потоке. Если нам, к примеру, надо измерить степень парадигматической близости между словом «стол» и наиболее характерной реакцией на него в ассоциативном эксперименте словом «стул», мы должны посмотреть, насколько они взаимозаменимы в пределах одной модели. «Стол» и «стул» так же как почти любое другое существительное, например, «мужчина», «женщина», «собака», «кошка» и т. п. удовлетворяют модели «Я увидел ___». Если мы возьмем модель «Я купил ___», то тем самым исключим слова «мужчина» и «женщина», однако класс все еще будет включать «стол», «стул», «кошка», «собака» и т. п. На другом полюсе находится модель «Моим любимым предметом мебели является ___», которой удовлетворяют только «стол» и «стул». Далее только слово «стул», а не «стол» удовлетворяет модели «Я люблю сидеть на ___». Таким образом, можно высказать предположение, <...> частота словесных реакций есть функция парадигматической близости.
Другим фактором в образовании словесной ассоциации является относительная частота следования слов друг за другом. Очевидно, что модели «Я увидел ___», может удовлетворить большее число слов, чем модели «Я купил ___», или «Я сел на ___». Следовательно, ассоциативная сила пары «сесть — стул» больше, чем пары «увидеть — стул».
Т. е. мы можем определить синтагматическую близость как: степень вероятности употребления одного слова непосредственно за другим"64.
Таким образом, в различении парадигматических и синтагматических отношений в лексике находит отражение характер естественной группировки слов в мозгу человека. Речевая актуализация слова включает в себя две операции: а) выбор нужного слова из лексической парадигмы; б) употребление выбранного слова по законам данного языка65. Значит, если мы можем (конечно, с определенными допущениями) предположить, что жизнь слова осуществляется на перекрестье двух планов — парадигматического и синтагматического, если употребление слова в речи предполагает знание лексических парадигм, в которые оно входит, и характера его сочетаемости с другими словами (его синтагматических свойств), то какой вывод для лексикографии вытекает отсюда?
Вывод этот прост: необходимо построить словарь так, чтобы в нем нашли отражение, с одной стороны, парадигматическая группировка слов, а с другой — достаточно полная информация об их сочетаемостных свойствах.
Нет ничего более ошибочного, чем взгляд на лексикографию как на науку, допускающую лишь совершенствование существующих типов словарей. Напротив, современное состояние лексикографии дает веские основания думать, что наряду с непрекращающимся процессом развития и улучшения словарей уже известных, типов все большее внимание ученых привлекает проблема создания принципиально новых словарей.
Одной из плодотворных идей в этом направлении является идея конвергенции, совмещения разнотипных словарей. Попытки механического совмещения словарей делались уже давно. К ним относятся, например, упоминавшиеся нами в предыдущей главе словари Э. Блана и X. Касареса. Очень интересная попытка объединить толковый словарь с элементами аналогического была предпринята в известных французских словарях «Большой и Малый Робер». Советские лингвисты Ю. Д. Апресян, А. К. Жолковский и И. А. Мельчук работают над созданием словаря, который можно было бы назвать толково-сочетаемостно-аналогическим.
Больше всего упреков в адрес словаря П. М. Роже раздавалось за то, что им трудно пользоваться людям, не являющимся хорошими знатоками английского языка. Выбор слова и актуализация его в определенном контексте требуют знания структурного значения слов, составляющих парадигму, в которую это слово входит. Информации об этом словарь Роже не дает.
Совмещение идеографического словаря с толковым (Э. Блан, X. Касарес), безусловно оправданное с практической точки зрения, не является, однако, научно обоснованным. Традиционное истолкование значения слова и помещение его в определенные классы иерархической классификации по сути дела преследуют одну и ту же цель, поскольку во втором случае последовательное указание классов, в которые входит слово, тоже приводит к его семантизации66.
Семантизация слова есть раскрытие его значения. Существует весьма радикальная точка зрения, согласно которой значение слова в лингвистическом плане есть его употребление в речи67. Ее обычно связывают с известной мыслью Л. Витгенштейна «3.262. То, что не может выражаться в знаке, выявляется при его применении. То, что скрывают знаки, показывает их применение»68.
Но ведь даже в чисто лингвистическом плане слово обладает не только потенциальной сочетаемостью, а и значимостью, как ее понимал Ф. де Соссюр. Однако значимость слова есть фикция, пустой звук, если она не опирается на нечто не являющееся просто отношением. Мы можем рассуждать о значимости слова «mouton», с одной стороны, и «баран» и «баранина», — с другой, только постольку, поскольку нам известно, о чем, собственно, идет речь, то есть, к какому отрезку внеязыковой действительности относятся эти слова. Другими словами, мнение, согласно которому значение и значимость слова суть понятия независимые и сосуществующие, нельзя признать правильным: эти понятия связаны между собой не отношением сосуществования, а отношением включения одного в другое — значение слова включает в себя значимость. Любое определение значения слова, не учитывающее наличия значимости, является неадекватным.
С другой стороны, игнорирование факта «подчиненного» положения значимости по сравнению со значением лишает термин «значимость» реального содержания. Таким образом, основными компонентами значения слова можно, по-видимому, считать а) отнесенность слова к какому-либо отрезку внеязыковой действительности, б) его значимость (парадигматическое значение), в) его способность сочетаться определенным образом с другими словами (синтагматическое значение). Несколько огрубляя существо дела, сказанное можно схематически представить так:
| — слово — знак | |||||||||
Следовательно, семантизация слова должна включать не только указание на денотат (ср. традиционные словесные определения или указание на классы иерархической классификации, в которые оно входит), но и информацию о его значимости и сочетаемости.
Идеографический словарь так, как он нам представляется, совмещает в себе идеографический тезаурус в его ортодоксальном понимании (ср. П. М. Роже, Ф. Дорнзайф) и словарь словоупотребления. Этим достигается, с одной стороны, рассмотрение слова в соответствующей парадигме (парадигмах), а с другой — последовательное описание его сочетаемостных свойств. Такой словарь (его можно назвать синтетическим) явился бы новым типом идеографического словаря.
В словоискателе Дж. Роудела проблема раскрытия сочетаемости лексических единиц решается очень просто, если не сказать упрощенно. Словарная статья состоит здесь из заголовочного слова и списков слов, с которыми оно может сочетаться. При существительных даются только прилагательные и глаголы, при глаголах и прилагательных — наречия.
Наиболее интересным из немецких словарей является, по-видимому, стилистический словарь под редакцией Г. Беккера. Его главное преимущество по сравнению с другими словарями этого типа состоит в детальной разработке структуры словарной статьи. В ней выделяются 5 уровней:
Авторы упомянутых французских словарей ограничиваются описанием сочетаемости существительных, причем Э. Д. Бар вообще приводит только возможные (согласуемые и несогласуемые) определения. В словаре Ю. Лакруа, предназначенном для французских школьников, после каждого существительного даются сначала управляющие им глаголы, потом глаголы, с которыми существительное образует предикативные сочетания, и, наконец, слова (как правило, прилагательные), служащие определениями к нему.
Весьма интересны с точки зрения раскрытия сочетательных свойств лексики словари проф. А. Ройма. Значения каждого слова здесь семантизируется путем перевода на немецкий язык. Если у слова есть синонимы и антонимы, они перечисляются. Далее следует описание сочетаемости слов, приводятся фразеологические сочетания, пословицы и производные слова. Лексическая сочетаемость существительных раскрывается в таком порядке: а) наиболее употребительные прилагательные; б) глаголы, образующие с существительным предикативные сочетания; в) глаголы, управляющие существительным. Отличие глагольных статей состоит в том. что вместо прилагательных в них перечисляются наречия, а вместо глаголов — существительные. Вернемся теперь к проблеме синтетического словаря. Ее решение обеспечивается:
Опыт создания идеографических словарей за рубежом показывает, что лексикографическая интерпретация первого положения должна основываться на создании единой классификации понятийного содержания лексики. Несмотря на свою многоликость, многоплановость, реальный мир, опосредовано отражающийся в лексике, един. Все события, предметы, процессы могут рассматриваться как проявления движущейся материи. Их взаимосвязь подчеркивается наличием целого ряда объективных законов движения материи, Имеющих универсальный характер. Коррелятом единого мира в познании является единое знание, закрепленное в понятиях. Одной из форм фиксации понятий является лексика языка. Значит, содержательная, понятийная сторона лексики может быть систематизирована по типу и подобию систематизации событий, предметов и процессов реального мира.
К данному вопросу можно подойти и с другой стороны. Так, мы вполне понимаем тех философов и лингвистов, которые утверждают, что одно и то же слово, например, «стол», в устах разных, людей означает не одно, и то же. Одни связывают его с массивным дубовым сооружением «о двух тумбочках», за которым они пишут, другие — с предметом, состоящим из четырех ножек округлой доски, за которым они едят, для третьих — это предмет, с поверхностью, обтянутой зеленым сукном, за которым они играют в карты. Однако в процессе общения люди не только умудряются понимать друг друга, но даже, как правило, не замечают самого факта разного индивидуального представления о соответствующих предметах при внеконтекстном, внеситуативном употреблении слова «стол». Это объясняется значительным пересечением, наложением всех индивидуальных понимании слова (исключая, конечно, патологические случаи). Элемент значения слова «стол», который является общим для большинства носителей русского языка, есть понятие о столе как о предмете определенной формы, за которым можно писать, есть, играть в карты и т. п. Факт наличия по ту сторону звуковых оболочек слов такого рода устойчивых элементов значения позволяет использовать последние как строевой материал при построении классификации.
Построение плана классификации может начинаться с создания некоторой рабочей схемы, отражающей общую концепцию составителя, его видение мира. В процессе оценки каждого слова или группы слов эта схема детализируется, доводится до определенной кондиции. Весьма желательно, чтобы классификация обеспечивала выдачу некоторого набора семантических множителей (путем последовательного указания на классы, в которые входит слово), причем этот набор может рассматриваться как альтернатива обычному словесному определению (до определенной степени, разумеется).
Основной единицей словаря считается лексико-семантический класс условной эквивалентности. Его составляют слова, несовпадающие семантические признаки которых в определенных позициях нейтрализуются. Лексико-семантические классы разных порядков отличаются один от другого числом общих семантических признаков. Чем больше это число, тем ближе друг другу понятия, репрезентуемые лексико-семантическими классами, тем теснее семантическая связь между словами, входящими в классы. Распределение слов по лексико-семантическим классам есть вид парадигматической группировки слов. Это значит, что в основании лексико-семантического класса любого уровня лежит некий семантический признак, общий для всех слов, входящих в класс (например, у слов самолет, вертолет, автомобиль, велосипед, судно и т. п. общим элементом значения является то, что предметы, с которыми они соотносятся — суть средства передвижения). Внутри конечных лексико-семантических групп слова могут находиться в различных отношениях: а) род — вид (судно — лодка); б) соподчинение (теплоход — пароход); в) целое — часть (судно — палуба); г) синонимия (автомобиль — автомашина); д) антонимия — (грустный — веселый); е) причина — следствие (выстрелить — попасть) и др.
Отношения между лексико-семантическими классами условной эквивалентности отражаются общей схемой классификации.
При семантической классификации слов существенным оказывается явление так называемой «условной омонимии», созвучное известным мыслям А. А. Потебни и Л. В. Щербы70.
Как мы помним, эти лингвисты решительно протестовали против точки зрения, допускающей существование многозначных слов. По их мнению, это «типографский» взгляд на язык (Л. В. Щерба), а «на деле есть только однозвучность различных слов, то есть то свойство, что различные слова могут иметь одни и те же звуки» (А. А. Потебня). Оставляя в стороне вопрос о соотношении многозначности и омонимии (он имеет очень большую литературу), можно утверждать, что при идеографической классификации лексики многозначность в значительной степени сводится к «условной омонимии». При этом слово, традиционно считавшееся многозначным, распадается на ряд слов-понятий, имеющих одинаковое звучание и написание, но различные значения. Так, разными словами признаются подъем (крутой подъем) и подъем (туфли жмут в подъеме); пропуск (предъявите пропуск) и пропуск (пропуск одного абзаца); полотно (полотно железной дороги) и полотно (рубашка из полотна) и т. п. Следовательно, наименьшей единицей в идеографическом словаре является однозначное слово.
При отнесении слова к определенному классу можно исходить из определения его значения в лучших толковых словарях русского языка («Словарь современного русского литературного языка» АН СССР в 17-ти томах, «Словарь русского языка» АН СССР в 4-х томах, «Толковый словарь русского языка», под ред. Д. Н. Ушакова). В них накоплен богатейший материал, связанный с выделением и классификацией различных значений слова. В основу работы по отнесению слова к тому или иному лексико-семантическому классу должен быть положен анализ этих определений и в первую очередь выяснение родового понятия, с которым соотносится слово. Конструирование уровня родовых понятий — одна из наиболее важных и трудоемких задач составителя идеографического словаря.
Как располагаются слова в конечных лексико-семантических группах? До сих пор этот вопрос решался, как правило, в пользу размещения слов по частям речи. Однако вряд ли это решение оптимально. В связи с этим небезынтересно следующее замечание Л. В. Щербы: «Веселый, веселье, веселиться также нельзя признать формами одного и того же слова, ибо веселый — это все же качество, а веселиться — действие. С другой стороны, нельзя отрицать и того, что содержание этих слов в известном смысле тождественно и лишь воспринимается сквозь призму разных общих категорий — качества, субстанции, действия»71. На самом деле, не лучше ли, не информативнее ли станет словарь, если такого рода слова будут расположены рядом, друг за другом?
Думается, ответ здесь может быть только утвердительным. Такое расположение подчеркивает возможность выражения одного и того же содержания не только синонимами, но и словами разных грамматических классов (ср. Что это он такой веселый? — Что это он так веселится? — Что это на него веселье напало?), а в этом, собственно, и состоит одно из основных требований к идеографическому словарю.
Как уже указывалось выше, слово, помимо опосредованной соотнесенности с реальным миром и значимости, обладает еще и потенцией сочетаться определенным образом с другими словами, то есть употребление слова в речи предполагает, что при нем есть ряд синтаксических позиций, которые могут замещаться другими словами. Это свойство слова было названо его валентностью72. Поскольку разные исследователи по-разному понимают валентность, оговоримся сразу, что для нас — это способность слова вступать в разнотипную синтаксическую связь с другими словами. Так, валентность глагола «купить» проявляется в его способности сочетаться: а) с прямым дополнением (купить пальто); б) с косвенным дополнением (купить что-либо дочери); в) с обстоятельством места (купить что-либо в магазине) и т. п. Аналогично, валентность существительного переговоры, определяется противопоставлением следующих сочетаний слав: секретные переговоры — переговоры на уровне послов — переговоры о разоружении — переговоры с Габоном — переговоры между Габоном и Финляндией — начать переговоры — участвовать в переговорах — переговоры начались. Точно так же валентность прилагательного популярный (в значении «известный»), выявляется при рассмотрении таких сочетаний: популярный поэт — популярный среди студентов — популярный в Габоне. Итак, первым шагом при описании сочетаемости слов является определение их валентности, т. е. способности участвовать в разных синтаксических структурах.
Вторым шагом может стать оценка и классификация синтактико-семантических связей, составляющих валентность слова с точки зрения их прочности, необходимости, центральности. Так, связи можно условно разделить на ближайшие и периферийные. Ближайшие связи проявляются в сочетаниях, которые создают наилучшие условия для реализации опорного слова как коммуникативной единицы.
Поскольку основными единицами акта номинации являются имя существительное и глагол, то естественно, что ближайшая связь существительного отражается сочетаниями с глаголами, а глагола — сочетаниями с существительными. Что касается прилагательных, то их фиксированная ориентация на существительное не оставляет места для сомнений: ближайшая связь прилагательного — связь с согласуемым существительным.
Периферийными по отношению к указанным связям являются такие связи, которые обнаруживаются в сочетаниях, представляющих собой именные (если опорное слово существительное) или глагольные (если опорное слово — глагол) заготовки. В статьях на существительное таковыми будут сочетания с предложно-падежными формами и с прилагательными. В статьях на глагол — сочетания глагола с наречиями, наречными выражениями.
Таким образом, принимая во внимание грамматические особенности опорных слов, можно предложить следующую последовательность раскрытия их связей:
Таким образом, описание связей опорного слова с другими словами ведется от общего, наиболее существенного — к частному, отдельному.
Как было указано выше, каждая синтактико-семантическая связь как потенция слова «сочетаться» определенным образом с другими словами требует для своей реализации наличия одной синтаксической позиции. Эта позиция может быть замещена одним, несколькими или многими словами. Поэтому третьим шагом в описании сочетаемости слов является рациональное замещение каждой синтаксической позиции. В самом общем виде можно сказать, что замещают ее не отдельные слова, а некоторые ряды слов. Слова, составляющие ряд, обладают, по крайней мере, одним общим свойством: любое из них может заполнить эту позицию. То есть именно здесь в явном виде проявляется связь между парадигматическим и синтагматическим аспектами синтетического словаря. В зависимости от количества, слов, однотипно связанных с опорным словом, можно говорить о большей или меньшей емкости позиции или об ограниченных, перечислимых и неограниченных, неперечислимых рядах слов, способных ее замещать. Так, объектное место при глаголе «видеть» может быть замещено практически неограниченным числом слов (ср. видеть кого—что: ~ дом, стол, стул, самолет, реку, гору, дерево, человека и т. п.), что свидетельствует о максимальной емкости позиции. А вот место объектного глагола при существительном «переговоры» заполняется строго ограниченным числом слов (начать, вести, прекратить, прервать, сорвать, возобновить и некоторые другие), то есть позиция обладает фиксированной емкостью.
Сочетания опорных слов с перечислимыми рядами других слов в наибольшей степени определяются системой языка; они индивидуальны, информативны и лингвистически интересны. Степень предсказуемости каждого нового слова, могущего при этом заместить определенную синтаксическую позицию, минимальна.
Явление неперечислимости рядов слов, способных определенным и однотипным образом сочетаться с опорным словом, покоится на множественности обозначаемых ими явлений окружающего мира. Следует различать неперечислимые ряды слов, поддающиеся и неподдающиеся свертыванию. Первые обозначают, как правило, видовые понятия некоторого легко восстановимого, а иногда даже присутствующего в ряду родового понятия. В этом случае неперечислимость легко устраняется путем указания на слово, называющее родовое понятие. Например, глагол «обидеть» вообще говоря способен сочетаться с очень большим рядом существительных в винительном падеже (ср. обидеть кого: ~ мать, отца, брата, девочку, старика, инженера, начальника и т. п.). Однако совершенно ясно, что весь этот ряд состоит из различных названий человека и, следовательно, может быть представлен своим родовым словом и значком, указывающим на возможность подстановки любого названия человека или отсылающим к соответствующей лексической парадигме (парадигмам). Вторые не могут быть сведены к одному слову-понятию. При их лексикографической интерпретации следует идти по какому-то другому пути. Можно, например, эксплицитно указывать на характер ряда: видеть кого—что: (все, что имеет осязаемую форму и размер), а можно задавать ряд путем перечисления родовых слов-понятий: видеть кого-что: человека (брата, матроса, испанца...), животное (собаку, крокодила, мышь...), предмет (дом, стол, танк...) и т. п. Сугубая ориентация неперечислимых рядов на внелингвистическую действительность делает их с лингвистической точки зрения тривиальными. Степень предсказуемости каждого нового слова, способного заполнить синтаксическую позицию, чрезвычайно высока.
Весьма важным для синтетического словаря представляется вопрос рационального сопряжения парадигматической и синтагматической частей. При описании сочетаемости каждого отдельного слова, а также слов, определенного лексико-семантического класса условной эквивалентности необходимо постоянно использовать идеографическую классификацию лексики. Это позволит добиться максимальной унификации словарных статей одного класса и в значительной мере устранит их избыточность.
62 Психология. Учебник для пед. институтов, под ред. А. А. Смирнова и др. М., Изд-во Мин. проев. РСФСР, 1962, стр. 206—207.
63 Н. В. Крушевский. Очерк науки о языке. Казань, 1883, стр. 65—66.
64 Psycholinguistics. A Survey of Theory and Research Problems. Charles E. Osgood, Editor. Baltimore, 1954, p. 115.
65 V. Mathesius. On Some Problems of the Systematic Analysis of Grammar «Travaux du Cercle Linguistic de Prague», 1936, VI, pp. 97—98; Д. Н. Шмелев. Очерки по семасиологии русского языка. М., «Просвещение», 1964, стр. 129.
66 Ср. Ю. Д. Апресян. Экспериментальное исследование семантики русского глагола. М., «Наука», 1967, стр. 16.
67 Ср. В. А. Звегинцев. Семасиология. Изд-во МГУ, 1957, стр. 123.
68 Л. В Витгенштейн. Логико-философский трактат. М., ИЛ. 1959, стр. 39.
69 J. I. Rodale. The Word Finder. Emmaus, Rodale Press, 1957; Duden. Stilworterbuch der deutschen Sprache. 4 Auf 1., neu bearb. von Paul Grebe und Gerhart Streiberg. Mannheim, 1956; Worter und Wendungen. Worterbuch zum deutschen Sprachgebrauch. Herausgegeben von Dr. Agricola unter Mitwirkung von Herbert Gorner und Ruth Kufner (3 Aufl.). Leipzig, 1968; Stilworterbuch (1—13 Lieferung). Verfafit von den Germanisten des Institute fur Sprachpflege und Wortforschung der Friedrich—Schiller—Universitat Jena, geleiten von Director Prof. Dr. Henrik Becker unter Mitarbeit von Richard Rothe. Leipzig, 1966; E. D. Bar. Dictionnaire des epithetes et qualificatifs. Paris, 1930; U. Lacroix. Les mots et les idees. Paris, 1956; A. Reum. A dictionary of English Style. Leipzig, [195-].
70 Ср. А. А. Потебня. Из записок по русской грамматике, тт. I—II. М., Учпедгиз, 1958, стр. 15—16; Л. В. Щерба. Избранные работы по языкознанию и фонетике, т. I. Изд-во ЛГУ, 1958, стр. 77.
71 Очередные проблемы языковедения, т. IV, вып. 5. М., Изд-во АН СССР, ОЛЯ, 1945, стр. 186.
72 См. С. Д. Кацнельсон. О грамматической категории. «Вестн. Ленингр. ун-та», 1948, №2; L. Tesniere. Elements de syntaxe structural. Paris, 1965, pp. 105—131; H. Brihkmann. Die Deutsche Sprache. Gestalt und Leistung. Dusseldorf, 1962, SS. 223—230.
Rhymes